Про сало.
Сало я не ем. Ну, как не ем… Если, к примеру, очень голоден, а оно не вот это размякшее, а такое из холодильника, то немножко можно настругать. С голодухи даже и колбасы не грех пару кусочков. Или вот когда у сала мяса больше, чем собственно сала, то можно это мясо оттуда тщательно повыгрызть, только окружающим отчего-то это не нравится, и они норовят наговорить обидного. Да что с них, с окружающих, взять, если сами они у сала у этого ДАЖЕ шкурки поедают?! «А судьи кто?» - спросил бы классик! Нет, шкурки я не ем никогда, оставляю окружающим, вместе с оставшимся от выгрызания. Это очень серьёзное слово – «никогда», твёрдое, бесповоротное и в чём-то даже фатальное. Употреблять его нужно так же обдуманно, как и, к примеру, слова «брат» или «друг». Скажешь «никогда», и назад уже дороги нет. Вот шкурки я не ем никогда, а сало просто не ем.
Я не ем лук. Ну, как не ем… Ешь ты его или не ешь, всё одно его всюду без твоего ведома напихают. А с голоду пухнуть не станешь, вот и приходится питаться тем, что имеется. Однако лук, если его удаётся хотя бы с приблизительной точностью узреть в еде, мною тщательно из еды выковыривается. Что, опять же, не может понравиться окружающим. Особенно, если окружающие ещё и по случайности являются угощающей стороной. Самая засада, если тебя угощают, а ты ещё и жрать хочешь, как слон. Как не натрескаться лука, да не обидеть ни в чём не повинных людей. Вряд ли их можно всерьёз обвинять в любви к луку, они это не со зла, они просто так привыкли, мне ли их судить за это?!
Поэтому, если нельзя предварительно взглянуть на еду хотя бы одним глазком, то лучше отказаться. Вот и нет ничего странного в моём предпочтении общепита против домашней кухни. Там всё очень просто – заплатил, и ковыряйся, сволочь, сколько хочешь, можешь и вовсе тарелку отодвинуть. А вот если есть возможность еду увидеть, то есть шанс остаться накормленным. Если еда выглядит просто, однородно, то это очень даже вполне. А вот во всяких маринадах, слоёных выпечках и прочих мешанинах лук по-любому есть! И именно тот, который труднее всего отковырять! Первый раз я попробовал винегрет, став семейным человеком. Думаете, меня прежде никто им не пытался пичкать? Отнюдь, поползновения совершались неоднократно. Но мне очень не нравилось, как он выглядит, не нравилось наотрез! Но у этой у вашей у жины нашлось время и терпение! Да к тому же я своими глазами видел, как она мелко режет лук – это же ни в каких очках невозможно разглядеть!
Когда я засобирался в армию, матушка сказала – правильно, иди, там тебя научат есть лук и рано вставать. За эти два года мне удалось ещё более отточить мастерство выковыривания лука, да и будить меня по утрам стало сложнее. Там, в полковой столовой, мне довелось видеть также и сало. Оно ставилось на стол в двух мисках в качестве приправы ко второму, и являло собой довольно крупные студенистые кубики мертвенно-серого цвета в жидком бульоне. Я не пробовал, но мне казалось, если такому кусманчику дать щелбана, то он будет долго дрожать и трепыхаться, но не так весело, как кусочек фруктового желе, а гораздо отвратительней. Я точно знаю, что если бы меня пытали враги, я бы им выдал всех известных мне партизан, но сунь они мне под нос вот такую миску, и пытать бы не пришлось! Много раз приходилось слышать о неприятии мусульманами свинины. До сих пор мучаюсь догадками – а кто же были эти мои соседи по столу, с которыми мне нужно было делить содержимое этих мисок? «Ты будищь? Ни будищь? Ай, харащё, тогда я съем!»
Я не пью водку. Ну, как не пью… Она на вкус очень противная, и её не посмаковать, как коньяк из горлышка или вино из бокала. То есть, надо хлобыстАть залпом и зажмурившись. Ну и где тут, скажите мне, удовольствие? С другой стороны, если она, как то сало, из холодильника, и имеется значительное количество питательной, легкоизбавляемой от лука еды, то отчего бы и не дербалызнуть? Очень даже можно, но тут возникает сопутствующая проблема. Не знаю, кто для чего, а я употребляю ради удовольствия, то есть достижения той самой эйфории, или, как говорят противники пития, пресловутого алкогольного дурмана. Пия же водку за обильным столом, мне воспарить духом не удаётся, так как количество съеденной на закусь еды в разы превышает необходимое для забалдения количество водки, отчего я становлюсь обожратый, но до радостной кондиции недоведённый. Поэтому я без особого интереса отношусь ко всяким масштабным званым попойкам, и поэтому водку не пью.
Как-то уж больно длинно получается, попробую покороче. Я не просыпаюсь сам по утрам. Ну, как не просыпаюсь… Не смотрю на других женщин. … У меня нет друзей. … Не сорю на улице. … Не ковыряюсь в носу. … У меня обострённое чувство справедливости и я не пройду мимо, если кого-то обижают. … Привык отвечать за свой базар. … (Спасибо за подсказку!) Наверное, если поднатужиться, то список можно многократно удлинить, а если бросить работу, так ещё и снабдить каждую его строку некоторым пояснением, но не в этом моя цель. Она в том, чтобы хоть как-то обозначить глубину моего нравственного падения, показать полное отсутствие устоявшихся принципов. Если притянуть за уши основоположников, то можно даже говорить о подвиде политической проституции. Понятное дело, это не может меня не угнетать, о чём я с прискорбием сознаюсь. Вот политической, как раз, платформы, у меня вовсе нету никакой. В прежние времена все были одним миром мазаны, а теперь никто не требует, чтобы я был «морально устойчив, идейно выдержан». Нет, мне это вполне по нраву, но червячок, знаете ли…
Скажем, мне не довелось стать антисемитом. Не то, чтобы «никогда» - обзывали и меня евреем, и сам обзывал – ведь так принято, не я придумал. Ключевое слово здесь, конечно, «обзывать». Но так, чтобы всерьёз – не сложилось. Было непонятно, почему же это плохо, когда кого-то обзывают евреем. Вроде это синоним хитрости и непорядочности, но настоящих еврейских евреев не довелось повстречать в достаточном количестве, чтобы подтвердить такое распространённое мнение. Первое упоминание мне встретилось, как будто, в скоттовском «Айвенго». Но там был какой-то жалкий старик, которого шпыняли почём зря, и угрозы он не представлял в моих глазах никакой. Ставши старше, я могу припомнить лишь двоих евреев, с которыми сталкивался по жизни. Это начальник нашего цеха, очень достойный дядька, и Яша Крекер, до изумления деликатный и порядочный человек. Я мог бы, правда, обвинить его в виртуозной предприимчивости, ведь именно мне он продал свой садовый участок, покидая наши благословенные края. Но увы, я, не предприимчивый в принципе, осознав свою полную непригодность к обработке земли с целью прокорма, продал тот надел даже чуть дороже, соседу, да ещё и хохлу Васе.
Вот и не сложилось с евреями, а ведь душе хочется врага, сердцу нужен выход дурной энергии. В поисках собственной устойчивой позиции, в последнее время я стал обращать внимание, что мне не очень нравятся хохлы. Это очень тонкое, труднообъяснимое чувство. Вот этих вокруг полно, они вовсе не таятся, и есть возможность понаблюдать и поанализировать. Какие-то они все уж больно довольные, что ли… Не устаю замечать и повторять, что мне в жизни встречаются почти сплошь улыбчивые, приветливые люди. Мне мало к кому хотелось бы обращать свои претензии. Нет, я и сам не слишком-то хмур, но это легко объяснимо – на мою долю не так уж много выпадало трудностей, люди, опять же, всюду. Но вот эти оные означенные хохлы как-то чересчур широко улыбчивые и прям чуть ли не радостные постоянно, как я их вижу, они-то от чего?!
Рискну совершить нетипичное для себя отступление от темы, чтобы пояснить, что и сам я не всегда был столь уж беззаботен. Когда-то в давние времена довелось мне ухаживать за одной интересной гражданкой. Так вышло, что ухаживать нужно было летать на самолёте (эх, были времена!) в другой город. И вот бредём мы с ней эдак не спеша по вечернему другому городу, и тут у меня кончились слова! Это ж до чего затруднительная ситуация – в другой город, хоть и были времена, каждую неделю не налетаешься, а гражданка до того интересная, что никак нельзя допустить, чтобы и её не заинтересовать. Словом, почти что крах всего достойного начинания! И, поскольку молчание затянулось уже значительно дольше допустимого, а целоваться или ещё чего на ощутимом морозе в вечернем другом городе – то ещё предприятие, выдал единственное, что пришло в голову – я, мол, по натуре, вообще-то человек угрюмый и не слишком разговорчивый, ну и в этом роде. Тогда-то она отнеслась с пониманием – ничего, дескать, не беда. Но чего-то последние двадцать шесть почти лет нет-нет, да и напомнит про угрюмость про мою – мол, вот если б тогда знала, да то, да сё… Так что угрюмости и молчаливости я вовсе не лишён.
А вот хохлы начались ещё с детства. Пожалуй, с мультика. Это теперь мультики смотрят на девайсах, а тогда надо было вешать на стенку простыню, гасить свет и крутить в темноте крутилку диапроектора. Перематываешь слайдовую плёнку, а под каждым кадром текст. Диафильм назывался «Как казаки кулеш варили», про кулеш там не очень много, а в основном про троих колоритных казаков, да ещё про всякий тютюн. Пояснения все были на украинском языке, но к тому времени бабушка уже выучила, да и пристрастила меня к чтению, и читать было не трудно, но вполне забавно. Вот только как тогда не въехал, так до сих пор не пойму, зачем в украинском две буквы «и» и «i»? Это только теперь до меня начинает доходить, что это от ихней вредности!
Позже с этим подлым народом хлопот не было никаких. Я знал, что бывают такие украинцы, что фамилии их с характерными окончаниями, что редкие из них говорят похоже, как в том диафильме, но их чёрта с два отличишь от обычных людей, татар там каких, белорусов, не говоря уж о русских. Что Ковалёв, что Коваленко, что Ковальчук, что Ковалевский, что Ковалевич – один хрен. У нас и у самих окончание вполне характерное, и фамилия происходит с Кубани. Спрашивал матушку – мы не украинцы, нет, не украинцы, ну и ладно. Кроме того, зачастую какой-нибудь Макаров значительно хохлее того же Осипенко.
Но раз у нас разговор о еде, в частности сале и моей твёрдой политической платформе, то припоминаю вот такой случай. Мой шурин, натуральный хохол Витёк, когда ещё не был ничьим шурином, приехал в наши края послужить на флоте. Не знаю, с какой целью, потому что лук он трескает - аж за ушами трещит, никчёмный, то есть, человечишко! Послужил, остался здесь и, естественно, стал моим шурином. Примечателен он тем, что вместо «вдвоём» говорил «двох», а ещё он один раз сделал себе химку. За это осуждать его не могу, я кучерявый нахаляву от природы, а человек мучался. Волосья у него и тогда были не слишком густыми, а теперь и вовсе единичные, и после завивки они превратились в эдакий воздушный светленький курчавый туманчик над головой. Его жизнь стала приятной, ведь его, как и меня, стали окружать очень весёлые, улыбчивые люди, некоторые из них показывали на его голову пальцем. Мне-то понятно, что страшно завидовали, а он принял чересчур близко к сердцу. Промучавшись популярностью дня три, побежал в ту парикмахерскую и на коленях стал молить развить легкомысленные кудряшки обратно. За любые деньги! Тётки его там обломали, пояснив невозможность обратного пути, но успокоили, что через полгода всё сойдёт, как с белых яблонь дым. Витёк вернулся домой потрясённым и лысым – огромная сила воли, уважаю.
Это уже потом он увёз сестру одной моей знакомой интересной гражданки в эту свою Хохляндию, а тогда они ещё жили в Ванино. Чего-то я к ним по случаю заехал, а тут Витёк – есть, мол, хочешь, а то я голодный, как чёрт? Ну, я так с опаской – а что есть-то? Нету, говорит, ничего, сейчас яишницу пожарим. Яишницу? Конечно буду – у меня вон тоже кишка на кишку протокол пишет! Ну и ставит этот гад сковородку, достаёт ваше это сало… Подумаешь, яишницы что ли я на сале не едал? Режешь помельче, на сковородке его выжариваешь, выжарки вынимаешь – их, когда подсохнут, некоторые даже погрызть можно. Нет, гурман этот краснофлотский нарубил кусманов крупнее самого большого рафинада, луковицу туда же покрошил, а потом сверху разбивает два яйца! Это ж куда годится такой перевод продуктов, куда смотрит общественность?! Понятное дело, есть мне сразу перехотелось, о чём я ему, слегка удивлённому, тут же и сообщил. Остался в буквальном смысле не солоно хлебавши.
Вот и есть я теперь идейный противник хохлов. К примеру, вчера пол-первого ночи завели мы детёнышево ведро после переборки двигателя, и стал он чего-то такой довольный! Я, конечно, сразу неладное заподозрил, и наследника строго так спрашиваю – Евгений Алексеич, а ты, часом, не хохол?! Успокоил он меня – не хохол, говорит, значит, скорее, всего, и я не хохол.
А сало я не ем!
_________________ Алексей
|